Влюбиться

Влюбиться в это не стоит труда, если это — Питер.

Редко, в самом деле, редко ты случайно выбираешь достойную книгу. К одним — присматриваешься, спрашиваешь чужое мнение, но к другим — иной подход, ты просто заказываешь их и все, а после дочитываешь их даже там, где перечислены имена графиков, дизайнеров, составителей и коды УДК-ББК. Так вышло и с книгой издательства АСТ редакции Елены Шубиной. Я о ней мало знаю, кроме того, что она может удивительным образом объединять талантливых писателей, которые еще более удивительным образом пишут недурные тексты.

Сборник «В Питере жить» — это такой своеобразный warm-up дня. Читаешь его — и радуешься. И еще мне кажется, тема сборника настолько целительна, что каждый писатель, личность коего бесспорно многогранна, не просто пишет о Питере, собственно говоря, он пытается передать свою любовь к точке земного шара, в которой можно обрести себя. Однако ни один текст не получился бы, если бы автор искренне не любил город, к тому же я бы сразу заметила это — квазилюбовь ради тиража. И пожалуй, вторая суперсила книги в том, что где-то там, в стране междустрочия, в снах подтекста, люди для людей пишут о Риме и просят читать его наоборот. Там, где любовь, там город, там, где город, — там человек, где человек — там все наоборот. И ты, пытливый читатель, бегущий за белым кроликом, важничаешь, что прочитал смыслы, ты гордишься собой, ибо даже если ты никогда не жил ни в Риме, ни в Питере, ты остаешься человеком. А значит, любой тираж стоил бы именно такого исхода.

Я открыла для себя автора Татьяну Мэй, чье слово особенно живо, особенно емко и обширно одновременно. Читаешь ее  — словно летишь на качелях, ловишь поток воздуха и забираешь в грудь как можно больше букв и слов. Она удивительно точна, видит как настоящий и гениальный творец. Я, пожалуй, ее текст и текст Татьяны Никитичны поставлю в один ряд, да простит меня классическая литература постэпохи.

Важные концепты книги — это город, улица, Нева и детство. Все авторы старше меня, но я как будто их понимаю, словно это я жила на той самой улице и слышала вой сирен, словно это я меняла дома и районы города, школы и университеты, словно это я влюблялась и разводилась, словно это я неслась с коляской по Невскому, словно это я разгадывала идеи топонимов северной столицы, словно это мне когда-то говорили или я говорила кому-то: «это Питер, детка». Просто Питер, не так ли?

Для книги я выбрала две закладки: книжная тесьма — для списка авторов (и всякий раз заглядывала на эту страницу, чтобы почитать, кто такой Гребенщиков по мнению Елены Шубиной, хотя мы с певцом, ну сами понимаете, знакомы по миру поэзии хотя бы) и цветы в ламинаторе — для самих текстов.

Многие истории после знакомства остаются в памяти лигатурой предложений: они такие очень диктантные. Но есть и тексты-исследования. Таков нарратив Дмитрия Быкова, оставленный мной на подумать. Ученый и мудрец, Быков пошел от анапеста как интерконцепта времени. Не каждому дано, знаете ли, вот так запросто осилить такую сверхидею. Но ни Шубина, ни Соколовская особенно не беспокоятся за меня: мол, любишь Питер — люби и Быкова почитать.

К слову, отдохнуть от философии всегда можно на страничках с иллюстрациями Лизы Штормит и Виктора Тихомирова. Вот так читаешь-читаешь — и выдыхаешь, смотришь на город и воображаешь себе то, что ты давно уж нарисовал, читая всех-всех, кто учит обретать счастье там, где навсегда хорошо быть.

И чтобы было куда более ясно, за что книгу люблю я, то вот мой le Roma, который вам стоит читать наоборот:

«[В Питере] никому ничем нельзя помочь, разве что жить здесь, видеть свои собственные сны и развешивать их по утрам на просушку на балконных перилах, чтобы ветер разносил их, как мыльную пену, куда попало: на верхушки тополей, на крыши трамваев, на головы избранных, несущих, как заговорщики, белые флоксы — тайные знаки возрождения» Т. Толстая «Чужие сны»

«А почему талантливые люди здесь прячутся. Почему у них такой социальный инстинкт — спрятаться? Потому что они стоят на плечах растерзанных и убитых… Потому что любой ленинградский мальчишка, начинающий приобщаться к культуре, в какой бы ипостаси эта культура ему не являлась, радикальной, консервативной, аполитичной, политизированной, неважно, приобщался к миру или убитому, или чудом выжившему» Н. Елисеев «Разорванный портрет»

«Пока мы живы, мы всегда кому— то должны. Мы не можем выплатить все свои долги, пока мы живы». Там же

«Работу холода довершают дожди. Они монотонно идут в октябре, поливая сонные сады, пустые парки, шумные бульвары, постепенно смывая живое, физическое, всю материю, оставляя только черные прочерки кустов и деревьев, над которыми золотыми стрелками сверкаю шпили, иглы и иголки, уткнувшиеся в пустое небо». Там же. Для диктанта

«И все мы в Питере связаны, перепутаны, передружены, и в каждом любом месте я смеялась, целовалась, выходила замуж… Я не знаю, как жить там, где не в каждом любом месте смеялся, — может быть, и хорошо, я не знаю. Думаю, без Питера чувствуешь себя голым, ну, может быть, не совсем голым, но без шапочки». Е.Колина «Это Питер, детка»

«Плотной оберткой обернута наша вселенная,

Дремлет притихшая крейсер «Аврора» нетленная,

В небе купается черная с синим красавица,

Вам этот город не нравится?

Правда, не нравится?..» Д.Коцюбинский «Вечность вместо жизни»

«Дойдешь до Дворцовой, вдохнешь воздух с Невы и любой стресс проходит!» А.Попов «Мои места»

«И когда был разорван занавес дня,

Наши кони пустились в пляс

По земле, по воде и среди огня,

Окончательно бросив нас.

Потому что твой взгляд — как мои слова:

Не надежнее, чем вода.

Но спросили меня: «А жив ли ты?»

Я сказал: «Если с ней — то да». Б. Гребенщиков «Пески Петербурга»