Драма инженера Тимофеева

«Понимаете, я пронзил время! Я добился своего!»
(комедия М.А. Булгакова «Иван Васильевич»)

В 30-е года Булгаков пишет комедию в трех действиях «Иван Васильевич». Впервые ее смогли опубликовать в 65 году, в 70-е комедия становится достоянием общественности в связи с киноисторией Леонида Гайдая.

Николай Иванович Тимофеев, он же Кока, он же изобретатель, действительно пронзает время, меняет местами управдома с Грозным, прощается с уходящей, но не выписывающейся женой Зиной и исподволь пытается изменить то, что есть: житейскую скуку, пошлость и приземленность. Он горит одной лишь бесхитростной идеей — увидеть прошлое и будущее. А это, увы, для Кокочки — «безумная идея, утопия».

История инженера Тимофеева, как и другие истории Булгакова, прошли большой путь к своему читателю. Этой же потребовалось много лет.

Среди подписей рецензентов Реперткома в декабре 1940 есть и штамп: «Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром Комитета по делам
искусств. Разрешается только к печати…»  Однако ни в какой печати пьеса не появится еще полвека, зато многое будет отредактировано для театра.

Лев Яковлевич Лурье, например, публикуя собрание булгаковских произведений, напишет, что изначально машину времени Тимофеев всё-таки изобрел, но позже в редакции появились иные декорации — инженеру приснился лишь сон о ее функционировании. Думается, правки вынужденные и не единственные. Кроме этого, Тимофеев в современной версии 90-ых весьма тихий и невспыльчивый, разраженный, быть может, «Псковитянкой», которая понятна и обоснована дальнейшими событиями. Но в 30-е текст открывала лекция «свиновода» по радиоприемнику, который, кстати, всё пытается навязать Бунша в своей домовотчине всем, кто пытается стать частью высокой культуры. Присутствие этой лекции отнюдь не безобидно, потому что позволяет себе говорить Кока и такое: «Да, я сделал опыт. Но разве можно с такими свиньями, чтобы вышло что-нибудь путное?» Ничего «путное» у Булгакова, заметим, не вышло и в другой повести, где пытались создать высококультурного человека Шарикова.

Бунша. И если я перестану ходить, то произойдет ужас.
Тимофеев. Государство рухнет?
Бунша. Рухнет, если за квартиру не будут платить. У нас в доме думают, что можно не платить, а на самом деле нельзя. Вообще наш дом удивительный. Я по двору прохожу и содрогаюсь. Все окна раскрыты, все на подоконниках лежат и рассказывают такую ерунду, которую рассказывать неудобно.

Слова управдома Бунши в первом действии о том, что жильцы дома «рассказывают про советскую жизнь такие вещи, которые рассказывать неудобно», были, как мы видим заменены и тем самым пронзят любое время и будут актуальными.

Идея комедии об Иване Васильевиче Грозном, попавшем в советскую эпоху, появилась, к слову, несамостоятельно, его попросили переделать неудачный драматургический опыт — пьесу «Блаженство». Однако в конце концов новая мысль овладела автором, думается, он больше всего хотел посмеяться над прошлыми и нынешними нравами и обычаями. И на этот раз Репертком ничего «подозрительного» не нашел, лишь попросил: «А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?»

29 октября 1935 «Ивана Васильевича» разрешили с внесенными небольшими поправками. Через полгода прогремело в «Правде» — «Внешний блеск и фальшивое содержание». Незамедлительно потребовались дополнительные переделки, среди прошенных — введение в текст положительного образа пионерки.

Наконец Театр Сатиры пригласил писателя для переговоров. В мае всё-таки состоялась репетиция — Булгаков был разочарован. Сильнее прочего из-за блестящего вора Милославского, который оказался для режиссёра слишком обаятельным и потому требовал замены грима. На генеральной репетиции не понравилось не только Булгакову, но и партийному деятелю В.Я. Фуреру. Пьеса была запрещена.

Хотя сценическая история текста завершилась, осталась критика: «Булгаков в этой пьесе высказался  резко отрицательно об Иване Грозном и результатах его царствования». У Лурье: «Изображение эпохи Грозного в «Иване Васильевиче» было однозначным и весьма выразительным. Изображенный в пьесе опричный террор, не только страшный, но и чудовищно-абсурдный, мог вызвать весьма неприятные ассоциации».

Мне же кажется, что писатель хотел сконцентрироваться на современниках, к тому же он создал комедию, от которой зрителю должно быть по меньшей мере просто смешно. И как раз гениально смешно стало у Гайдая: уместив героев не в сложные 30-е, а открытые 70-ые, он примирил наконец текст с действительностью.