Обречение

Одно из слов, определяющих спектакль М. Абулкатинова «Я в черном списке», — «обречение». Оно подразумевает неизбежность, фатальность, в том числе и жизни. О внутреннем обречении премьера Национального театра Республики Карелия

Режиссер в пьесе И. Витренко «Я танцую как дебил» заменил сюжетную реальность на абстрактную, существующую по воле драматурга в исключительно замкнутом пространстве-подиуме и в исключительно виртуальном аудиоформате. Все герои помещены на танцпол, их взаимодействие сводится к бестактильному танцу, а редким мизансценам вербального общения сурово противостоит интернет-переписка. Находясь близко на протяжении полутора часов, ни один из семи героев не сумеет ощутить душевную близость.

Спектакль открывает продолжительный танец всех действующих лиц. Он погружает зрителя в жизнь Толика, его смешливого сына Диму, одноклассницу Димы Риту, коллег Толика Ксюшу и Валю, бывшую его любовницу Машу и случайного танцора ночного клуба Фила. Они почти обезличенны, их индивидуальность подчеркнута лишь выбором костюма: белые тона, закрытый фасон, легкость и небрежность кроя, строгость или наоборот случайная раскрепощенность стиля рождает несколько ассоциаций: я, например, увидела в этих образах что-то народное, естественное, то, чего все герои лишаются, потому что вынуждены жить в виртуальной сети. Толик стоит в стороне, не решаясь стать частью танца.

Заметной становится Ксюша, ее движения не такие, как у всех, они плавные и живые, она танцует чуть впереди, режиссер акцентирует наше внимание на ней, потому не стал неожиданным ее сольный танец-отчаяние в самом конце постановки.

Толик меланхоличен, слаб и втянут в мучительные отношения с Машей. Влюбляясь в Ксюшу, он обрекает себя на размышления о правильности: его мучит предсказание, мучит сын, тоже влюбленный в Ксюшу, мучит Маша. Каждому диалогу Толика с Машей, Ксюшей и сыном — вторит движение светового пола, обозначая новый шаг. Любое такое взаимодействие лишено влияния, герои словно игрушечные, подневольные.

Чтобы оценить глубину их отчуждения на маленьком экране красными буквами бегут слова-поезда, комментирующие происходящее — своеобразная реклама и лаконичный итог самых ярких мизансцен. Я выделила бы две такие сцены: момент объятия Толика и Ксюши, а также сцена эмоционального крика Маши о том, что Толику пора перестать строить свою жизнь согласно завету однажды услышанного предсказания.

В черном списке, по мнению М.Абулкатинова, не только Толик, в черном списке и Ксюша, нарочно впутанная в отношения. А ведь она единственная, кто принимает героя таким, какой он есть, не пилит его, не кричит, и не выносит приговоров. Оказавшись рядом с Ксюшей, Толик становится не жалким, а застенчивым, речь его перестает быть угловатой, эскизной, внутренние переживания становятся темами для разговора. Ксюша — гостья в обреченности Толика, однако она тонет в этом мире и в финальном танце исповедуется перед зрителем в своем безответном несчастье. Невозможно не сочувствовать Ксюше, которую так тонко смогла раскрыть актриса театра Лада Карпова. Я смотрела на нее и постоянно вспоминала строки из песни Земфиры о безнадежности нашей суетной жизни, в которой мы разбегаемся и разбивается о наши граница, расставленные соцсетями.

Одна из особенностей спектакля, кроме разделения танца и голоса, — лиричность: герои исполняют песни, в том числе на стихи М.Цветаевой. Поют хором или сольным женским фольклорным напевом. Аллюзия к стихотворению «Двое» заставляет несколько переосмыслить авторскую задумку: в строках повторяется идея невозможности сосуществования того, что не намечено судьбой, цветаевское стихотворение о разрозненности. Быть ли тогда счастью Ксюши и Толика? Увы, нет.

Тогда с кем же будет счастлив Толик? Маша — обиженная, беспокойная женщина, рупор вкрадчивых авторских идей, которые она проговаривает Толику на протяжении спектакля, но она несчастна в равной степени с Толиком, в ней только чуть больше храбрости найти причины плачевного положения.

Сын Толика — Дима, как и положено подростку ищет себя, он максималист, и когда душевное негодование, выплеснутое на отца, утихнет, они, как и полагаются, постараются найти в друг друге родного человека. В конце постановки, мне кажется, им это удалось.

Напряженность человеческих отношений на сцене подчеркнута темным светом, туманностью и редкими лучами прожектора, предназначенными одному из лиц. Такая сумрачность лишь подчеркивает, что для души нужен свет, для дружбы — взгляд, для любви — прикосновения, а сумрак — для переживаний.

У слова «обречение» есть синоним — «речь» или «разговор», или «говорить». Противоречиво осознавать, что бесконечная трескотня и смс приносит всем на сцене лишь беспорядок в их и без того сложную жизнь, в которой пока еще есть место боли, а значит, надежде на то, что однажды обрекать себя на страдания перестанет и та, которая танцует одна.