Сад

На самом-то деле, страсти по «Саду» Александра Янушкевича уже поутихли. А было в заголовках трехлетней давности и такое: «…карельские актеры в шокирующих масках играют в пьесе по Чехову» или «…голые чеховские герои в интерпретации белорусского молодого режиссера на сцене театра Кукол». Я думаю, маски в Театре кукол Республики Карелии — это, безусловно, протест. А нагота — революция.

Постановка по пьесе А.П.Чехова «Вишневый сад» построена по принципу «не отступи от текста» или всё по-чеховски. Разве что появилась ярославская бабушка, но она речей не произносит, стало быть, не грех. Остальные все — из ада восставшие и аккуратно выложенные в провокации режиссера.

Первая мизансцена — истязающий себя плёткой Ермолай Алексеевич Лопахин (исполняет Заслуженный артист Карелии Дмитрий Будников) . Он есмь раб, озабоченный вовсе не садом, а фантазией о Раневской. Вот он — человек нового капиталистического будущего! Жалкий человек! Дуняша (исполняет Екатерина Швецова) появляется здесь же: она манерна, по-женски несчастна, жаждет настоящей страсти. Вообще все обитатели «сада», надо отметить, в чрезвычайном положении, все терпят бедствие и по очереди об этом рассказывают.

Приезд Раневской усугубляет всё: Лопахин становится озабоченнее, ключница Варя с крестом-ключом на шее — набожнее, Фирс — больнее, Яша — наглее, прочие — еще решительнее в своем экзистенциальном немецко-русском кризисе. Всем плохо. Вакханалия личных трений заканчивается появление в доме сатаны-паука-нищего. Получите-распишитесь. Далее что? Дом и сад продаются Ермолаю Алексеевичу строго 22 числа. Бонус — сбывается фантазия дельца — и … все разъезжаются. Или умирают? Или воскресают, застенчиво вдыхая чистый воздух будущего, вдыхая без масок, без пошлости?

Сценография спектакля — тканевый белый дом, геометрически-пугающее дерево и многочисленные объемные кубы черного цвета, из которых легко собрать то, что нужно герою в каждую минуту: диван, багаж, пьедестал.

Некоторые сцены уродливо удачны в своем гротеске: подарок Пети Трофимова, соринка в глазу у Леонида Андреевича, забитый и забытый старый Фирс. Что они? В них, думается, огромная любовь автора к текстам Чехова.

И кажется, две определяющие вещи спектакля — вынужденность ношения маски (ох, как актуально!) и дешевая кабацкая шуба Раневской, которую она едва ли снимет сама. Значит, надо быть гениальным, чтобы двумя вещами изобразить великого писателя, ни на минуту не утратившего ВЕРУ в будущее огромного САДА нашей истории.

Едва ли я что-то упустила, только то, может быть, что спектакль, друзья, прекрасен.