Трудности перевода

Я читаю одновременно три книги. Первая — вечная книга, она же постояшка, ее подпирают вторые — странные экземпляры, которые стоило купить лишь для того, чтобы не упасть в грязь лицом перед другом, читающим такое на английском языке. И если одно из такого ты купила только ради «я тоже», то зачем купила другой, еще более странный роман, кой не поддается ни здравому смыслу интерпретации, ни учительскому снисхождению, остается загадкой. Книга третья — однодневка, сейчас купила — вечером прочатала, поставила на полку и забыла. Вечных у меня несколько. Они поочередно меняют друг друга, будто их читатель в регулярной депрессии и не способен хоть как-то отвлечься от мысли, что читая одно и то же, он все равно придет к известному концу: Каренина бросится под поезд, Бродский не выйдет из комнаты, Довлатов не станет известным при жизни. Стало быть, Джонатан Франзен — подпираемая книга, книга-держатель. У меня таких два антонима: старенькая «Свобода» и молодые «Перекрестки». Что тут сказать, издательство «Corpus» никогда еще не изменяло себе и не выпускало чего-нибудь светлее и чуть позитивнее «Щегла» Донны Тартт. И одно дело, когда друг предлагает тебе что-то такое, читаемое в России, скажем, ту самую такую Салли Руни, и другое, когда уровневый, по мнению критика Прилепина, писатель приходит к нам через магазин фиксированной цены. Одним словом, такой Франзен мне не понравился.

Итак, Захар Прилепин, у коего есть интересные для меня рассказы,  сравнил Франзена со Львом Толстым: «Франзен пишет на том же, что и Толстой, почти недостижимом уровне — с тонкой прорисовкой самых разных героев, создавая энциклопедию быта, чувств, патологий». Здесь, я думаю, ошибка кроется в непонимании разности литератур 19 и 20 веков, когда в классике — ничего «такого» нельзя, а в постмодернизме нужно именно «такое». Последнее воспринимается отечественным читателем, хорошистом-школьником, как низкопробное художество фломастерами каляки-маляки. А у хорошего писателя-модерниста это, стало быть, литературный прием. Вот нет у грешного Франзена приемов, кои от Льва Николаевича, зато есть любовь к большим словам и предложениям, вот ведь графоман.

Однако лучший мировой писатель* ясно видит все пердимонокли жизни современного человека-миллениала, опутанного страхами скуки, бесцельности и обесценивания бытия сего мира божия. Все смешалось у него в тугой узел невысказанности, герои его катятся от работы до дома по рельсам беспросветного искажения: чего хочу — того не могу, чего могу — того не умею, чего умею — не стану делать. Дичь и чернота событийности меняется еще большим ужасом, один в один как по телевизору, хотелось бы посочувствовать героям, но как-то бессовестно не можется, глаз все время цепляется за странные крючки не ахти какого происхождения:

«В лучших традициях показательных сталинских судов Инзер с чувством признался, что тоже в этом виновен».

Надо бы дальше читать, а моя голова взвешивает цену упоминания сталинского времени и вообще Сталина: и сознание мое уносится уже куда-то в другую литературу.

Или вот еще. Но, пожалуйста, будьте внимательны, это может шокировать вас:

«Она укуталась в японский шелковый халат, который подарила ей Шерли, и босиком неслышно спустилась в ванную на первом этаже. На унитаз присела пописать женщина, которую целовал мужчина. Страшась обнаружить, что эта перемена столь же незаметна снаружи, сколь важной ощущается в душе, она избегала встречаться глазами с человеком в зеркале».

Прорисовка деталей здесь добротна. В конце концов, в «ванную на первом этаже» важно именно «спускаться», а «человек в зеркале» — это непременно в три слова, а не одно — «себя». Психологизм же здесь — повод задуматься о циничности постмодернизма, и кстати, не все оправдает он, когда графоман не мастер.

И думается, трудный перевод — это если не можешь найти точные нити параллелей к твоим внутренним словам, а трудности перевода — это когда напереводил черт знает чего, а у читателей случилась плюс одна подпорка для книжной башни, когда вечное почти уже на уровне глаз переводного столика от Джонатана Франзена.

*По мнению Д. Быкова